Королева Ойкумены - Страница 38

– Нет.

– А если честно?

– Да.

– Не обижайтесь. Кавабата – знаток традиций. У нас поощряются такие методы. Насилие – инструмент. Если, конечно, уметь им пользоваться…

«Насилие, – повторил из глубин прошлого Ричард Монтелье, гений телепатической режиссуры, последний романтик и первейший циник Ойкумены. – Да, насилие. Главный инструмент искусства. Не иди в режиссеры, дура!»

– Бывали случаи, – продолжил Тераучи Оэ с таким видом, будто подслушал реплику Монтелье, – когда абитуриенты обижались так сильно, что с первого раза становились «шестеренками».

– Кем?!

– «Шестеренками». Не пытайтесь убедить меня, что вас не смутило увеличение количества противников во время учебного поединка…

– Смутило? Это мягко сказано, – вода в колбе закипала, и Регина закипала вместе с водой. – Мы договаривались работать два на два. А оказались вдвоем против двенадцати!

– И что, вам до сих пор не понятно слово «шестеренка»?

Шестеро Кавабат – мечи за поясами. Шесть смеющихся насекомых. Шесть девиц с пиками. Шесть спасителей-Тераучи. Молодой шизофреник в палате, несчастный обладатель шести враждующих лиц. Психир, обученный на Сякко, работает один. Без бригады. Ему нет нужды в анестезиологе, медицинских сестрах, энцефалоператоре…

– Вот-вот, – кивнул старик. – Каждый из нас – сам себе операционная бригада. Коллектив суб-личностей с разными специализациями. В обычной жизни это никак не проявляется.

– Никак?

– Почти, – исправился Тераучи, добавляя в заварку пять-шесть лепестков. Темно-красные, лепестки выделялись на общем фоне. Казалось, в заварник капнули крови. – До «срыва шелухи» вы единственная и неповторимая. Но оперирует психир Сякко всегда во множественном числе. Как вы считаете, так можно выразиться?

Регина пропустила вопрос мимо ушей.

– Кто же тогда попадает в лечебницы? – в свою очередь спросила она. – Если вы говорите, что часть студентов сходит с ума… Психоз Шести Сомнений?

– Да.

– Причина помешательства известна?

Старик гулко рассмеялся:

– Вполне! Перестань различать работу и отдых, операцию и беседу с другом. Сделайся трудоголиком, вечной бригадой, всегда начеку, всегда готовой действовать – и перед тобой откроется путь в дурдом, устланный ковровой дорожкой. Нам, «шестеренкам», помимо расщепления, необходим еще и синтез. Суб-личности – части целого. Сами по себе они ущербны и нежизнеспособны. Забудь про это – и смело сходи с ума! Собственно, «расщепление» – первый этап обучения на Сякко. Весь дальнейший курс посвящен умению пользоваться этой способностью. Сякконцы, получив храмовый диплом, как правило, продолжают образование в медицинских университетах Ойкумены. Вам это ни к чему. Вы – кавалер-дама Ларгитаса, специалист высшей квалификации…

Пыхтя после длинного монолога, он добавил в заварку две сухие веточки и залил всё это кипятком. Регина молча следила, как чай набирает цвет: густой, темный, похожий на сумерки в тропиках. В таком чае можно было заблудиться. В одиночку, вшестером, как угодно; войти и не выйти.

«Он похож не только на Монтелье. Он похож еще и на комиссара Фрейрена, этот седой великан. Да-да, зажать в угол, бросок через плечо – и на болевой. Провокация в обертке радушия. Игра кошки с мышкой. „Агрессивность – это плюс,“ – говорил комиссар. „Насилие – это инструмент,“ – говорит Тераучи Оэ. Я чувствую, что злюсь, и не вижу в этом ни плюса, ни инструмента. Наш разговор похож на абсурдистскую пьесу…»

– Хотите встать и уйти? – эхом прозвучал голос Тераучи.

– Нет.

– Хотите о чем-то спросить меня?

– Да. Перед отлетом на Сякко я запросила гипнокурс вашего языка. Мне отказали. Ответили, что сякконский не изучается под гипнозом. Это правда?

– Правда. Сякконский изучается только обычным путем. Лингвисты так и не нашли объяснения этому феномену. Но у вас есть еще одна возможность освоить наш язык.

– Какая?

– Пейте! – вместо ответа приказал старик.

Струя сумерек хлынула в чашку. Странный запах разнесся по павильону Шести Сомнений – свежий, острый, возбуждающий. Регина сделала глоточек, затем – второй. Спроси у нее кто-нибудь: «Каков вкус у чая Тераучи?» – она бы затруднилась ответить. Сладкий, горький, кислый; пряный, терпкий… Что-то случилось со словами. Они утратили смысл.

– Это ваш чай, – с нажимом сказал старик. – Пейте до конца.

Регина послушно допила чашку до конца. Медленно-медленно, стараясь не обжечь язык, потому что чай был очень горячий. Тераучи Оэ ждал: большой, неподвижный. Регина сперва решила, что он ждет чуда. Вот сейчас глупая лар-ги допьет волшебный напиток, и ей откроется сякконский язык во всей полноте, до последней идиомы…

Ничего не открылось.

Она по-прежнему не знала сякконского.

– Когда вы станете «шестеренкой», – утешил ее Тераучи, – вы узнаете наш язык. Сразу и навсегда. Этому феномену тоже нет объяснения. Некоторые считают, что язык Сякко – праязык телепатов. По-моему, чушь.

– Гюйс говорил с рикшей по-сякконски…

Тень накрыла лицо Тераучи:

– Гюйс учил сякконский, как все. Я имею в виду: как все обычные люди. Он не стал «шестеренкой». Иногда я думаю, что это моя вина… Еще чаю? Вашего чаю?

– Да.

«Гюйс. Фердинанд Гюйс – учитель, насмешник, бабник. Верный защитник. Элегантный ловелас. Виконт синцименики. Сколько раз тебе предлагали кафедру? Высокий титул? Ты неизменно отказывался, не желая покидать „Лебедь“. Летал на симпозиумы, спорил с академиками – и возвращался на берег Земляничного озера. Однажды ты сменишь директрису Хокман на ее посту, возглавив интернат. Каково тебе было учить сякконский, Фердинанд Гюйс, зная, что цель, требующая стольких усилий – в шаге от тебя, и тебе не суждено сделать этот шаг…»